(не)ВOЙНА!(?)
Эпизод IV. Император
В этой части я размышляю об основных качествах Владимира Пyтина, позволявших столь долго и успешно (до определенного момента) оказывать существенное влияние на мировую политику и укреплять власть внутри страны — о “квази-реальностях”, шантаже и коррупции, являющихся главными инструментами режима.
Что можно сказать о самом ВП (о мотивах сокращенного написания его имени и возможных вариантах я писал ранее), его основных навыках и умениях?
Основным кредо и главным (стратегическим, если можно так выразиться) навыком ВП, кажется, является способность (и готовность, если не непреодолимое желание) разрушать (или, как минимум, искажать) существующий порядок вещей, который его по каким-то причинам не устраивает, создавать хаос и неопределенность (им контролируемые), а затем, либо шантажировать и предлагать себя в качестве “кризис-менеджера” по выходу из сложившейся ситуации, либо конструировать новую, необходимую ему, реальность, имеющую признаки фундаментальности, а на самом деле, являющуюся “фейком”, “квази-реальностью”, использовать представляющиеся с ней возможности и/или шантажировать уже ею.
Алгоритм построения “квази-реальности” достаточно прост: вначале создаются необходимые нарративы, транслирующиеся, как своему населению, так и всем важным (в такой концепции) внешнеполитическим акторам — важнейшими факторами успешности являются срок “жизни” такого нарратива, его история, устойчивость и простота конструкции. Большое значение имеет, также, постоянство повторения одних и тех же тезисов — условие, необходимое для создания устойчивых ассоциаций в сознании даже отъявленного скептика.
Затем, если обстоятельства воспринимаются как благоприятные, проводятся действия в соответствии с этими нарративами, и, в первую очередь, создание прецедента, как стартовой точки изменения реальности.
“Для того, чтобы решать проблему, нужно сначала эту проблему создать”
Прецедент, вероятно, может представлять собой масштабированный и упрощенный вариант основного события, призванный, помимо создания отправной точки, продемонстрировать реакцию на такое событие, как внутренней аудитории и оппонентов, так и мирового сообщества в целом (подобным прецедентом, при желании, можно воспринимать вoйну с Грyзией 2008 года, как прообраз другой, гораздо большей вoйны, и, конечно же, аннeксию Кpыма 2014, как первый акт вoйны 2022 года).
После апробации прецедентом, корректировке и оценке наиболее удобного момента, при непрекращающейся информационной кампании, происходят основные события, направленные на изменение существующего статус-кво и создание новой, нужной, реальности или, по крайней мере, того, что можно выдать за таковую. Очевидно, что только быстрое изменение реальности может принести максимальную выгоду и будет принято всеми сторонами (в том числе, пусть и с оговорками, пострадавшей) — затягивание трансформации непременно поставит вопросы об успешности реализации замысла, баланса выгод и издержек, а самое главное, риска вовлечения в эти процессы своего населения и территорий (с возникновением дополнительных неопределенностей).
После изменения статус-кво, необходимо провести мероприятия для придания трансформации легитимного статуса — “опросы”, “референдумы”, “выборы”, признание какими-то странами (преимущественно, маргинальными, которые сами зависят от других акторов, но обладающими главным достоинством — неоспоримым суверенитетом), для “включения” международного фактора. Причем, неважно, насколько эта легитимность соответствует действительности и сколько людей/стран ее поддерживают (и поддерживают ли вообще!) — есть некая констатация, “бумажка”, якобы подтверждающая существование новой “реальности”, и этой “бумажкой” будут размахивать по любому поводу.
Таким образом создается “квази-реальность”, которую, затем, попытаются превратить в реальность настоящую.
“Новая реальность” (пусть и “квази”) опасна тем, что, построенная по всем канонам настоящей (со всеми атрибутами и формальными признаками), она, как бы, завершает предыдущий этап, убеждая потенциальных “покупателей” (внутреннюю аудиторию, общества других стран и образований, внешнеполитических акторов, межгосударственные и наднациональные институты) в том, что “это уже свершившийся факт и ничего изменить нельзя”, а издержки по восстановлению статус-кво будут намного больше, чем таковые при принятии свершившегося.
Пускай это вызовет скепсис и насмешки, противодействие и ограничения, но продолжительное время существования такой “реальности”, абсолютное и постоянное отрицание ее искусственной природы, как путь убеждения других в своей правоте и правдивости, может сломить желание к сопротивлению (особенно у не очень стойких и заинтересованных) и привести к смирению с таким положением дел. После этого, повернуть ситуацию вспять может быть чрезвычайно сложно, если вообще возможно.
И мы видим с каким давлением — со стороны союзников, множества организаций, правительств, авторитетов различных мастей, мировых медиа, и других “доброжелателей” — сталкиваются укрaинские власть и общество на пути к восстановлению справедливости. Десятки “миротворцев” высшего уровня под самыми разными предлогами подталкивают Укpaину к фиксации “статус-кво”, и можно уверенно предполагать, что будь на месте Укpaины страна, меньшая по населению, с менее упрямым обществом, или, как вариант, более развитая, что связано с уровнем комфорта населения и низким порогом принятия потерь, намерения ВП вполне вероятно увенчались бы успехом.
Помимо умения строить “квази-реальность”, шантаж, по сути, выглядит как самое важное, а порой и единственное, орудие в руках ВП и созданного им режима (главным образом из-за низких, или кажущихся таковыми, издержек и большей свободы в выборе стратегии — вплоть до угрозы ядерной эскалацией), выводя, в первую очередь, внешнюю политику из дипломатического поля в плоскость покерной стратегии, с тем отличием от игры, что в покере ставки ограничены здравым смыслом, финансами и раскладом карт, и, время от времени, проигрывают все (и все это осознают!), а “покерная стратегия” ВП основана на том, что он в любом раунде назначает себя победителем, а блеф не ограничивается ничем, кроме конечной цели.
Шантажист (почти) всегда находится в выигрышной позиции — у него инициатива, а те, на кого направлен шантаж, вынуждены постоянно реагировать, ожидая “нового хода”. Особенно удачным шантаж оказывается в отношении тех, кто не хочет участвовать в таком процессе, но, в силу каких-то причин, вынуждены это делать.
Однако, шантаж хорош, когда существует стратегия выхода из него, а если ее нет, он может превратиться в ловушку, из которой невозможно выйти без потерь — если шантажируемые полноценно (добровольно или вынужденно) втягиваются в процесс и начинают формировать собственную стратегию контр (или, даже, встречного) шантажа, от шантажиста потребуется подтверждение позиций, что будет проблематично при блефе.
Человек, неспособный признавать поражения (что, вероятно, является одной из причин такого феномена, как игромания) будет продолжать повышать ставки даже в случае абсолютного блефа и очевидности этого для оппонентов. В итоге, стратегия сменится на азарт и надежду (а, в итоге, и зависимость), что неизбежно приведет к поражению.
Конечно, вряд ли стоит упрощать принципы управления ВП до покерной стратегии, но выглядит так, что частью их эта стратегия точно является и долгое время она приносила серьезный успех (настолько долго, что закономерная неудача может начать восприниматься как досадный эксцесс).
А то, что такая стратегия была успешной (к огромному сожалению) можно понять лишь взглянув на обстоятельства, в которых мы (да и весь мир) сейчас находимся…
Каскад кризисов и хаоса, когда новое событие, каким бы оно ни было — военным, политическим, социальным, гибридным, перекрывает эффект предыдущего (уникальный навык, способный озадачить и поставить в тупик самых искушенных акторов), позволяет иметь удобную стратегию ухода от ответственности и постоянного повышения градуса напряженности. Причем, с созданием более сложного дерева процессов, увеличивается количество инструментов и вариаций получения выгоды.
Искусное владение данным инструментом позволяет иметь перспективное долгосрочное планирование, но, в силу сложности и многовариантности, является, скорее, тактическим навыком, создающим серьезные возможности “момента”, вплоть до получение одновременной выгоды из разных (а может и совершенно противоположных) треков.
Отработанная методика распределения (или ухода от) ответственности — ложь и отрицание даже самых очевидных фактов, позволяют не просто избегать персональной ответственности перед истэблишментом, политикумом и бизнес-элитой других стран, но и объявить ответственным и виновным практически любую, удобную для данной цели, персоналию, или группу, и даже страну.
Кажется, нет ничего более глупого и бессмысленного, чем отрицание очевидного для многих — от политиков до обывателей — тем не менее, часто это становится весьма эффективной практикой, смещающей акценты, снижающей остроту проблемы, да и просто отбивающей желание противостоять (а, соответственно, находиться в контексте проблемы) непрерывному потоку лжи и манипуляций.
Еще одним элементом такой методики является упорное и постоянное стремление “затащить” оппонентов в переговоры и обсуждения, с целью усиления собственного статуса, с одной стороны, и создания непрерывного процесса “говорильни”, где может происходить забалтывание и запутывание самых важных и неотложных проблем, с другой. И это важнейший инструмент создания “квази-реальности” — нужных нарративов и, вместе с тем, алгоритма внедрения этих нарративов в общественное пространство или конкретные “мозги” (особенно, для “перетягивания” на свою сторону нейтральных или неопределившихся акторов, вроде стран “глобального Юга”). Молчание (часто внезапное, нелогичное и неожиданное для многих), в свою очередь, может служить индикатором смены тренда или, вовсе, полного отказа от него.
Все это мы многие годы наблюдаем в исполнении “говорящих голов”, хоть в какой-то степени связанных с Крeмлем, но очевидно, что главным “конструктором” этой системы и главной “головой” является ВП — именно тот бред и откровенное вранье, которые без устали исторгают его голосовые связки (и которые уже давно бесят и смешат любого здравомыслящего человека) становятся определяющим (или, как минимум, существенным) для политикума большого количества стран, в том числе, как это ни печально, и наиболее развитых.
Впрочем, подобная стратегия имеет еще более успешную реализацию и более щедрую почву на внутреннем поле, включая фундаментальную и успешно реализованную систему сдержек и противовесов (не между разными ветвями власти, поскольку это, фактически, монолитная система, а, скорее, между разными частями элиты, вполне лояльной власти и/или лично ВП, во избежание серьезного усиления какого-то ее крыла и обретения лишних амбиций — что можно было наблюдать, в частности, в противостоянии высшего руководства армии, Пригoжиным и Кaдыровым, с {наверняка, санкционированным} усилением то одной, то другой стороны) — за все время правления ВП мы не видели серьезных кризисов в высших кругах, ставящих вопросы компетентности и ответственности за просчеты в государственном управлении и коррупцию (за исключением небольшого количества наиболее резонансных случаев, связанных, вероятнее, с сомнениями в лояльности), и этот статус-кво не смогли поколебать ни серьезное протестное движение 10-х годов, ни глубокие антикоррупционные расследования в отношении “первых лиц” государства.
Декларирование скрупулезности, ответственности и щедрости “верхов” (или лично “царя”), бесконечные обещания, и даже конкретные указания, могут легко нивелироваться смещением зоны ответственности, посредством переадресации от одной инстанции к другой, как на низших, так и на самом высоком уровне, или списываться некомпетентностью и безответственностью исполнителей — система, отработанная за долгие годы и поэтому (почти) абсолютно эффективная и безотказная.
Подобное поведение (пусть и в меньших масштабах) демонстрируют чиновники разных уровней — региональные “царьки” (самостоятельно или санкционированно) успешно распределяют ответственность за самые разнообразные вопросы, уходя из-под огня критики, распыляя или перенаправляя ее на подчиненных, и, фактически, ставя себя в позицию арбитра, по сути, копируя поведение ВП на общегосударственном уровне.
Соответственно, построение квази-реальности, как можно себе представить, не ограничивается территориями других (соседних или отдаленных) государств — процесс, успешно перекочевавший из реалий Совeтского сoюза (где он распространялся на большинство стран-сателлитов), но с развалом СCCР, нацеленный, скорее, на бывшие совeтские республики, став меньше по масштабу, но более непримиримым и жестоким.
На самом деле, основное “детище” находится в самой Роccии и успешно строится более 20 лет с использованием всех возможных инструментов — это сам пyтинский режим.
Если внимательно взглянуть на государственные институты, права и правила, то можно понять, что значительная часть этого всего, “квази” или “фейк” — имея вид и форму одного, на самом деле является совершенно иным. Квази-свобода, квази-правосудие, квази-правда, квази-история, квази-авторитет, квази-достоинство, квази-развитие, квази-честность, квази-ответственность, квази-наука, квази-вера, квази-дипломатия, квази-армия, квази-миротворцы, и пр.
Квази-педантизм и квази-мораль — желание показно следовать в русле закона, часто в ущерб здравому смыслу (на каждое действие свой “документ”), создающее супермашину бюрократии, ломающую волю и судьбы людей с активной гражданской позицией (да часто и обычных людей), и являющуюся важнейшим элементом механизма всеобщей коррупции; но, также, служащее орудием легитимации своих действий перед западной бюрократией, фактически помещая эти две схожие по форме, но абсолютно разные по наполнению, системы в одну плоскость.
Чему, в общем, служат и остальные квази-проявления, создавая иллюзию “нормальности” ненормального образования.
“Квази”, впрочем, не означает, что все оказывается нереальным, бутафорским — пытки и убийства репрессивной машины вполне настоящие, пули, снаряды, бомбы и ракеты, на поле боя, тоже. Так же, как и дворцы, самолеты, яхты, миллионы и миллиарды в наличной валюте или в офшорах, шедевры искусства и другие предметы роскоши… не говоря уж о такой мелочи, как золотые унитазы.
Борюсь с желанием назвать этот режим “постмодернистским” поскольку подобная патетика уводит от истинной сути антигуманной системы и, в какой-то степени, даже романтизирует ее, чего она, конечно же, ни в малейшей степени не заслуживает. С другой стороны, если проявить воображение и попытаться немного раскрасить банальность криминала, лежащего в основе пyтинского режима, учитывая архаичные отношения и практики, помещенные в современные условия, то можно было бы назвать его “нео-архаичным” или “нео-примитивистским” — глубоко архаичная сущность с современными (а иногда и ультрамодными) элементами “декора”.
В общем —
“Прошлое в Настоящем”
Коррупция, без сомнения, является стержнем, а возможно, и главной идеей этого режима, поскольку, как было сказано ранее, основная суть криминальных отношений и смысл существования основанных на них систем — получение выгоды.
Конечно, это совсем не новое явление и люди, часть жизни которых прошла в Совeтском coюзе, а, особенно, в первое десятилетие после его развала, имеют прекрасное представление о ее бытовом проявлении (более того, неформальные отношения “ты мне — я тебе” определенно имеют гораздо более глубокие исторические корни, чем любые попытки создать правила, такие отношения регулирующие).
Однако, в те годы коррупция носила преимущественно стихийный характер, и была следствием архаичности значительной части общества, массовой дезорганизованности, экономической нестабильности, и правового хаоса. Коррупция же среди элиты хоть, очевидно, была широко распространенной, но, при этом, ситуативной и достаточно скромной, что делало ее почти незаметной для широких масс.
В современной Роccии, данный процесс, похоже, приобрел роль государственной политики, пронизывая всю государственную систему, особо концентрируясь на уровне современной роccийской элиты, состоящей из силового сегмента, высшего армейского эшелона, госслужащих высокого уровня, бизнеса, приближенного или аффилированного с властью, являясь уже не чем-то из ряда вон выходящих, а абсолютно естественной рутиной (впрочем, давно ставшей источником благосостояния, а то и богатств, этой прослойки).
За любыми, более-менее, значимыми проектами, имеющими финансовый или ресурсный потенциал (не говоря уж о госзаказах), маячит тень коррупционной машины. И пусть такие процессы не находятся на виду (особенно, если одной из функций “этого” государства является их сокрытие), скупые сведения о невероятной роскоши даже “рядовых” представителей элиты (не говоря о первых лицах) исключают малейшие сомнения в том, что коррупция имеет системный характер.
Есть ощущение, что сам режим, собственно, и задумывался как средство обогащения, что, в целом, могло быть наиболее реалистичным если срок пребывания у власти предполагался ограниченным (т.е., “награбить и уйти”). В это время процесс обогащения и передела наиболее притягательных активов, вероятно, приобрел максимально агрессивный характер, коснувшись всех значимых областей.
После того, как система стабилизировалась, а угрозы потери власти постепенно снизились до минимума, коррупционные отношения должны были выйти на совершенно иной уровень — по предсказуемости, по рискам, по степени вовлеченности. Очевидно, что только “государственный” уровень коррупционных отношений создает возможности существования управляемой конкуренции (или ее отсутствия вовсе) и безграничного обогащения, а также, что не менее важно, связанные с ними приобретения успешно защищать.
Однако, коррупционная система позволяет не только обогащаться, она является прекрасной формой контроля практически всех ветвей и всех уровней власти — при наличии соответствующих служб сбор компромата на любого, кто участвует в коррупционных отношениях не представляет особой сложности (подобные обязанности могут являться приоритетными для силовых организаций криминального государства).
Поэтому, своеобразное санкционирование (в виде негласного одобрения или демонстративного игнорирования) коррупционных отношений могло быть осознанным шагом в строительстве режима, развращающим и укрепляющим систему власти и все общество.
Развращающим, поскольку выводит такие отношения из правового поля, поощряя изыскивать (и реально предоставляя!) возможности изменения социального статуса, не достижимые законными путями. Укрепляющим, потому, что повышает лояльность к действующей власти, делая ее (лояльность) главным активом, приносящим, как благосостояние, так и индульгенцию от всевозможных грехов; но и являющуюся крючком, на котором коррупционеры должны будут “висеть” до конца — либо режима, либо своего собственного, и который превратится в разящий меч, если в лояльности возникнут малейшие сомнения.
При этом, вряд ли стоит предполагать, что система способна контролировать все, происходящие в ней, коррупционные процессы, или координировать их существование на всех уровнях — такое просто невозможно.
Скорее всего, мы можем представить, что существует самовоспроизводство и мультиплицирование коррупционных клише, когда власть интересуется и занимается почти исключительно верхними эшелонами, а низшие копируют поведение и политику верхних, и появляются, по сути, “сами собой” (действуя на свой страх и риск, находясь вне защиты от давления и преследования — как со стороны силовых ведомств и криминала, так и со стороны верхних эшелонов).
Коррупция, как государственная политика дает почти безграничные возможности и на другом поле — внешнеполитическом, поскольку в таком случае нет (или почти нет) финансовых и моральных ограничений.
Вообще, государственная коррупция становится поистине уникальным феноменом — представьте себе, что вы какой-нибудь иностранный государственный деятель (или российский “топ”- оппозиционер/лидер общественных мнений), обладающий высокими моральными принципами и безупречной репутацией, и вот к вам заявляется представитель крупной страны (или госструктуры) и просит совершить услугу (пустяшную или более серьезную) за приличное вознаграждение. Конечно, с большой долей вероятности, вы отвергнете такое предложение.
А если вознаграждение будет измеряться в миллионах долларов?
А если в МИЛЛИАРДАХ?!
Мне кажется, возможности государственной коррупции могут поставить в моральный тупик даже самых порядочных и честных людей.
На этом фоне библейский “змей-искуситель” выглядит детской игрушкой — яблоко, ха-ха!
Но, если коррупция является смыслом такого режима, основой парадигмы бытия его главных бенефициаров, она будет существовать постоянно, даже в самые критические моменты, не говоря о просто сложных временах.
Так, судя по всему, коррупционные процессы не останавливаются ни во время кризисов, ни во время вoйн (и, скорее наоборот, такие события становятся серьезным стимулирующим фактором) — похоже, любой более-менее крупный проект (будь то создание новой, восстановление разрушенной, инфраструктуры, производство вооружения и обмундирования, мобилизация или создание оборонительных сооружений, логистика, не говоря уж о более традиционных видах деятельности) используется в коррупционных схемах — с той разницей, что в мирное время на таких процессах (в той или иной степени) могут воровать все, а в военное, системная коррупция становится прерогативой исключительно элиты.
· Если, скажем, Лугaндон грабили все годы оккупации, буквально распиливая и вывозя все, что можно было распилить и вывезти, и, похоже, в этом принимали участие все, кто мог, то сейчас “распиливают” на крупных, “государственных”, проектах по восстановлению, и понятно, что доступ к ним могут иметь лишь избранные — можно только представить, сколько средств освоят на “восстановлении” Маpиуполя и других городов и объектов, почти или полностью уничтоженных при “освобождении”, постройке всяких “засечных” линий, или на решении проблемы воды для Дoнецка…
Но главное во всем этом даже не объемы и не системность, а то, что такая система не могла быть создана и благополучно существовать долгие годы без прямого одобрения, а, может быть, и непосредственного участия высшего звена власти и лично ВП.
Сложно представить персоналию в нынешней роccийской элите, которую нельзя связать со “схемами” или коррупционными скандалами (мы это можем понимать благодаря многочисленным расследованиям, посвященным коррупции в высших эшелонах власти и, непосредственно, руководства страны), а вот регулярно и громко, декларируемая “борьба с коррупцией”, ограничивается буквально единичными кейсами (как в случае с Улюкaевым), да и то, видимо, как наказание за другие грехи, вроде утраты лояльности или смелость (или глупость) красть у “власть предержащих”.
Впрочем, в периоды вызовов и турбулентности, случаев наказания за утрату лояльности будет значительно больше и караться они будут безжалостнее, включая и случаи “сакральных жертв” из числа вполне лояльных представителей элиты.
“Гидра должна пожирать себя!”
Честно говоря, я не удивлюсь, если станет известно, что ВП является бенефициаром значительного числа (кто знает, может и всех) крупных “схем” — наверное, только это могло бы объяснить удивительную неэффективность множества государственных кампаний и безоблачные карьеры “топ-менеджеров” (вроде Рогoзина, или, скажем, Медвeдчука, пусть и немного в ином формате), разваливающих все, к чему прикасаются.
Может их настоящая задача не в профессиональном управлении, а в ином?
Возможно, в данной системе власти существует нечто вроде “общака” (если так, то просто колоссальных размеров!), в который стекается процент от прибыли всех значимых сделок, связанных с госзаказами, деятельности нефтегазовой отрасли и прочих стратегических предприятий (вероятно, под “общаком” можно было бы подразумевать различные фонды, в том числе “Фонд национального благосостояния”, но, думаю, значительная часть должна находится в “тени”, вне пределов отчетности и контроля большого количества персоналий и структур — в оффшорах, золоте, наличных). А уж из него происходят выплаты основным бенефициарам режима (вроде членов кооператива “Озeро”), важным участникам системы, и лицам, которых необходимо поощрить за преданность или лояльность. Конечно, это уже вряд ли имеет вид “чемоданов с деньгами”, которые, были в ходу в 90-е, 00-е, и, возможно, 10-е. Сейчас речь идет о счетах, недвижимости, яхтах, самолетах, предметах искусства, разного рода “лакшери”, или личных услугах — суть, впрочем, та же.
Но тут может возникнуть еще более удивительная ситуация — если ВП воспринимает себя (буквально) царем, а Роccию своей собственностью (а такое предположение, на мой взгляд, совсем не фантастично), тогда он может заявлять права и на собственность коррупционеров, составляющих его элиту, или, по крайней мере, на некую маржу (в какой форме бы она не выражалась) за саму возможность создания благосостояния незаконным путем. Такое давление или шантаж может служить и дополнительным рычагом обеспечения лояльности.
Впрочем, всей информации о масштабе и глубине коррупционных процессов мы, безусловно, в ближайшее время не узнаем (хоть и известных данных достаточно для осознания их беспрецедентности). При этом, очень легко предположить, что ВП и его приближенные уже давно воспринимают коррупцию (по крайней мере ту, в которой сами принимают участие) не как что-то противозаконное, а как вполне естественный и закономерный процесс (что вполне вписывается в парадигму криминального режима).
Но, конечно же, помимо бенефитов, которые такая система приносит власти, существует ряд критических недостатков, и главный из них, на мой взгляд — деградация практически всех сфер деятельности и, в первую очередь, науки, образования, высокотехнологичного производства (не говоря уж о проектировании и разработке), а современный мир этому удивительным образом способствует.
Деградация происходит из-за того, что неформальные отношения (не обязательно носящие финансовый характер), при всех попытках придать им видимость каких-то законных или стандартных процедур, не могут не менять сути процессов — посредством изменения ответственности исполнителей, искажения алгоритмов, снижения стандартов, и пр., влияя на качество, подменяя его показухой и очковтирательством.
Показуха и очковтирательство связаны не столько с желанием скрыть явные преступления или “ублажить” начальство (хоть и таких случаев немало), сколько со стремлением избежать ответственности за персональные неудачи, халатность, или непрофессионализм, и/или переложить ее на других. Неготовность нести ответственность, в свою очередь, часто является результатом неспособности индивида, находящегося в архаической парадигме мировосприятия, адекватно оценивать свои возможности, устанавливать качественные причинно-следственные связи, и совершать внятные прогностические действия (пожалуй, единственное в чем инициатива не может деградировать, это персональная коррупция, что, по сути, замыкает и усиливает порочный круг).
По этой причине до предела будет снижена возможность проявления инициативы (а вероятно, она будет караться), в результате чего, (относительно) эффективными станут лишь “спущенные сверху” указания и концепции, “верхом” же и контролируемые.
Подобная концентрация и “верхо-центричность” будут охватывать все области жизни государства (исключая, может быть, частный бизнес, не имеющий тесных связей с властью), в том числе и святая-святых авторитарного государства — репрессивную машину. Преследование, а также, другие запретительные или репрессивные действия, могут продуктивно реализовываться лишь централизованно, со стратегией и инструментарием, разработанными на высшем уровне и контролируемыми обслуживающим его персоналом — инициативы, разрабатываемые на местном уровне, будет, либо мало, либо полностью не эффективны.
Кроме того, нынешняя экономическая глобализация и финансовые инструменты позволяют спокойно относиться к пробелам и провалам в собственном экономическом “хозяйстве” — зачем что-то производить в критических (да и не критических, тоже) областях, если все это можно купить (лишь бы были возможности) — продукты, технологии, специалистов.
Но, чтобы что-то покупать, необходимо то, за что покупать — финансы; поэтому, несмотря на возможность (и определенную практику) привлечения профессионалов в разные сектора экономики, криминальная (как и любая архаическая) государственная система будет сосредоточена на эксплуатации сырьевого сектора, переработке и импорте ресурсов, продаже дешевой рабочей силы (все, что дает быстрый и стабильный доход), усиливая над ними государственный контроль (в то же время, в качестве меры повышения устойчивости режима, укрепляя зависимость населения от государства путем увеличения количества госслужащих и бюджетников, создавая преграды среднему и малому бизнесу) — в отличие от технологических отраслей, добыча, производство и импорт ресурсов, эксплуатация своего населения, находятся в совершенно понятной, экспансивно-эксплуатационной, модели мировосприятия руководства такого типа образований.
С другой стороны, в случае изоляционизма (по внешним, внутренним причинам, или их совокупности), эта же модель поведения будет приводить к неизбежному технологическому отставанию от развитых стран. Кроме того, она будет также выражаться в переоценке своего потенциала и недооценке возможностей оппонентов.
Это можно наблюдать на примере вторжения РФ в Укpaину, когда архаичность системы ограничивает стратегические отрасли и стратегическое планирование внешними проявлениями, превращая их в “потемкинские деревни”, скрывая за привлекательным (для кого-то) фасадом всеобщую коррупцию, очковтирательство, и некомпетентность (разница между системами особенно наглядна в новом обострении противостояния ХАМАС и Израиля — бесчеловечной террористической атаке исламистов 7 октября и ответной операции ЦАХАЛ в секторе Газа).
· Коррупционный/криминальный режим, похоже, способен лишь реагировать на обстоятельства, особенно, реально угрожающие его существованию — в этот момент, благодаря способности консолидировать значительные ресурсы и человеческий потенциал (как на добровольной, финансовой, так и принудительной основе), усилению действия машины пропаганды, умению искать лазейки в ограничениях и создавать альянсы (пусть и ситуативные) с близкими режимами, он может создать кратковременный экономический и технологический прорыв, уменьшающий отставание от развитых стран. Да, отставание невозможно полностью нивелировать и после пика экономической мобилизации, наверняка наступит новый обвал, однако в этот период такая система будет наиболее опасной для всех — своего общества, ближайших стран-соседей, да и, в зависимости от масштаба режима и его возможностей, для всего мира.
Но несмотря на то, что коррупция может являться (и, вероятно, является) смыслом существования этой власти (а может именно по этой причине), что-то, все равно, должно ездить, летать, производить, стрелять, миллионы бюджетников должны быть заняты какой-то деятельностью, пенсионеры стабильно получать пенсии и регулярные (пусть и незначительные) надбавки, армия воевать, репрессивная машина осуществлять контроль и наказание, и т.п., создавая видимость нормальности и стабильности происходящих процессов для общества и, по возможности, внешнеполитических акторов.
И, конечно же, приносить регулярный доход бенефициарам режима и надежно хранить их комфорт и безопасность.
И если не сбалансировать коррупционную политику грамотными действиями в экономике и финансах, сложно ожидать хоть какой-то стабильности, особенно в условиях турбулентности, вызванной, военными действиями и масштабными санкциями (хоть и сама неуемная коррупция, ставшая государственной политикой, способна привести к развалу режима).
Для этой цели власти необходимо привлекать коллаборантов в экономическом блоке и финансовых институтах, мягко говоря, далеких от заурядности, способных достигать нужных показателей в очень непростых обстоятельствах — задача, кажущаяся нетривиальной в условиях автократии и, особенно, диктатуры.
· В целом, мы привыкли воспринимать интеллектуалов, как источник протестных настроений, фундамент цивилизационного противостояния с режимами, сутью которых античеловечность часто и является. Конечно, даже автократии могут отличаться по уровню репрессивности к собственному населению в целом, его частям или внешним оппонентам — тем удивительнее становится готовность многих интеллигентов/интеллектуалов к коллаборации и конформизму в условиях максимально жесткой (а со временем, и жестокой) и несправедливой политики, готовность, объяснить которую, кажется, способны лишь цинизм и корысть (хотя, на мой взгляд, проблема сложнее и можно допустить наличие у многих из таких индивидов вполне искреннего совпадения интересов с властью).
Впрочем, даже явная готовность к коллаборации требует особого подхода к таким людям, уровень развития (или, как минимум, образования) которых явно превосходит уровень значительного (если не всего) количества представителей криминальной власти. Обладая высоким интеллектом они, обычно, имеют завышенное самомнение и легкую психологическую уязвимость — очень просто вместо ожидаемых “чудес” получить, если не открытый саботаж, то “итальянскую забастовку”.
Кроме этого, необходимо связывать разные части государственной системы (а то и, в буквальном смысле, самого государства), каждая из которых, с большой долей вероятности, полностью поражена коррупционными отношениями и с враждебностью относится к любым попыткам “вторжения на свою территорию” — коррупция делает функционирование государства очень проблемным, специфическим, требующим некоего неформального (а, скорее, именно формального, облеченного высшей властью) арбитража, “третейского судьи”, находящегося над разными сторонами и бенефициарами.
И, вероятно, именно гибкость ВП (“криминальная гибкость” — отсутствие явной идеологии, способность к убеждениям оппонентов с использованием лести и лжи, шантаж, подкуп, возможно, явная демонстрация преимуществ лояльности и недостатков или угроз ее утраты, и пр.) лежит в основе жизнеспособности и устойчивости экономической (и не только) основы режима, успешно балансируя эклектические интересы и мотивы бандитов, силовиков и интеллектуалов — будь он более твердолоб и прямолинеен, как многие другие диктаторы, система (особенно столь сложная, как современная Роccийская федeрация) уже давно бы рухнула, не выдержав давления обстоятельств.
Мы видим, что экономика, хоть, вероятно, и находится в очень непростом положении (что, понятное дело, скрывается за бодрыми отчетами), но, судя по всему, адаптировалась к режиму санкций и изоляции, и еще очень далека от коллапса (ожидаемого очень многими).
Что “ценные” кадры (профессионалы, лидеры мнений, представители сферы искусств, спорта) находятся на особом положении, им может позволяться многое, вплоть до некритичного снижения лояльности и даже небольшой “фронды” (что почти невозможно представить в жестких идеологических автократиях) — важно, чтобы все это не носило кардинального характера, радикализирующего позиции, как “кадров”, так и власти. Достаточно будет покаяться, добросовестно выполнять обязанности, или, как в случае с медийными персонами (музыкантами, актерами, режиссерами, писателями), открыто продемонстрировать свой “патриотизм” и, voila, все “возвращается на свои места”.
Ну, а представители элиты, хоть и страдают (здесь, вероятно, каждый может представить свою оценку степени таких страданий!) от ограничений (экономических и персональных) и тихо ворчат в личном общении, по-прежнему консолидированы вокруг своего “крестного отца”.
“И волки сыты и овцы целы… и все довольны!”
Пока…
Любое серьезное изменение в “механизме” баланса (исчезновение регулятора, значительное усиление одной из частей, кардинальное изменение обстоятельств) наверняка выведет систему из равновесия.
Так что, несмотря на то что этот режим вызывает отвращение и презрение, следует быть объективным и отметить (и отдать должное, как это ни трудно сделать) — в деле создания фейковой/квази-реальности ВП, пожалуй, нет равных!
Более 20 лет водить за нос не только свое население (большая часть которого все еще пребывает в неведении), но и “зубров” мировой политики — для такого, безусловно, необходим талант.
ВП оказывается в роли своеобразного “моисея” - разница в том, что Моисей (по легенде) водил свой народ в поисках “земли обетованной”, а ВП (“миссия” которого вряд ли дотянет до 40 лет, но и 24 — это чертовски немало) уводит “свой” народ (а частично и представителей зарубежных обществ и политикума, каким-то удивительным образом поддавшихся его “очарованию” и увидевших в нем, своего рода, “пророка” или “мессию”) подальше от такой “земли”.
“Русская земля обетованная не для всех, а лишь для избранных — элиты и власти!”
Гибкость криминального режима и свобода от идеологических пут, позволили ВП и его “камарилье” создать чрезвычайно успешную машину эксплуатации и обмана, суть которой оказалась недоступной для понимания не только эксплуатируемых, но и партнеров и арбитров в лице демократических стран (сложно сказать, стало ли это новацией для других автократий), а то, что долгое время сложно было определить основного бенефициара и его замыслы, говорит лишь об изощренности в деле сокрытия истины и распределении ответственности с целью запутать (и “замарать”) в этом как можно больше персоналий (своего режима, а, возможно, и представителей иностранной элиты).
Система притворства и лицемерия оказалась настолько успешной и устойчивой, что, по-настоящему, маски начали сползать лишь после активного втoржения 24 февраля — до этого, ни агрессия в отношении Грyзии, с фактической оккyпацией Абхaзии и Южной Осeтии, ни аннeксия Кpыма, ни оккyпация части Дoнбасса и продолжавшиеся 8 лет попытки уничтожить укрaинскую государственность посредством “минcких соглашений”, не смогли поколебать желание руководства и бизнес-элит развитых стран вести полноценные дипломатические и экономические отношения с агрессором. Более того (что еще удивительнее!), несмотря на потерю существенной части территории, жертвы среди военных и гражданского населения, не прекращавшиеся почти десятилетие боевые действия, такие отношения продолжались и со стороны укрaинской власти и бизнеса, а значительная часть укрaинского общества продолжала позитивно относиться, как к роccиянам, так и к политическому руководству Роccии. Что уж говорить об общественных настроениях стран, далеких от роccийско-укрaинского конфликта?
“Восточный” стиль правления с маскировкой его демократией. Модель “квази-демократии”, которая также может служить идее дискредитации настоящей демократии. Готовность использовать любые инструменты в достижении целей, от вполне гуманных до самых жестоких. Постоянная недосказанность, двусмысленность, позволяющие иметь разные трактовки и возможности, а часто и одновременно достигать нескольких, совершенно разных, целей, популизм — обывателю (а часто и искушенному наблюдателю) чрезвычайно сложно понять истинную суть происходящего, какова конечная или промежуточная цель, что является победой, что поражением, какова стратегия, какие инструменты и методы, и т.д.
И не сказать, что подобная стилистика управления является чем-то необычным — наоборот, данные концепты и инструменты, наверное, наиболее древние в вопросах строительства государственности и межгосударственных отношений, поскольку являются полноценным проявлением архаического мировоззрения, как власти, так и социума.
Новым же оказались беспрецедентный масштаб лицемерия и лжи, а, также, наглость и бесцеремонность их применения, особенно, учитывая, что действие происходит в 21 веке с его невероятными техническими (и, конечно, интеллектуальными) достижениями, а не в средневековье или первобытном мире.
Видимо, именно эта наглость стала для большинства западных политиков и бизнес-элит настолько неожиданной, что они, даже после демонстрации многочисленных проявлений сути происходящего, до последнего времени не могли (или не хотели) поверить, что в основе данного режима лежит не какая-то новая политика и “новое мышление”, а примитивные криминальные принципы, а его бенефициары являются простыми бандитами…
Хорошо, пусть не такими уж и простыми.
Что же, быть “просто человеком” иногда обходится всем нам очень дорого…
