Requiem aeternam…
Часть 1
Когда мы теряем кого-то, будь то близкий человек или любимое животное, мы испытываем эмоциональное потрясение, тем большее, чем более тесная связь с тем, кто уходит.
Конечно, для многих все еще странно, что смерть животного можно переживать столь же остро, как и смерть людей, ведь человечество имеет традиционно глубокие эксплуататорские мотивы по отношению к животному миру, большая часть которых, вероятно, не претерпела никаких изменений с архаичных времен (а некоторые стали, как это ни парадоксально, результатом интеллектуального развития), несмотря на множество доказательств тому, что хоть животные и не обладают столь развитым разумом как человек (которым, мы, к сожалению, так и не научились пользоваться в полной мере), они наделены полным эмоциональным спектром и способны испытывать, во многом, такие же эмоции, чувства, и ощущения, как и мы, в частности — боль, страх, возбуждение, тревогу, стресс, привязанность… возможно, любовь. В конце концов, и умирают они так же, как люди. Следует признать, что эта ситуация меняется в лучшую сторону, правда не так быстро, как хотелось бы.
Мы ощущаем, что буквально теряем часть себя, будто у нас ампутировали часть тела и мы испытываем почти что физические страдания. Со временем, острота этих болезненных ощущений снижается, хоть и не уходит полностью, и становится прерогативой фрагментарных воспоминаний и кратковременного погружения в эмоциональное состояние, близкое (но не идентичное) тому, которое мы испытывали в первое время после потери.
Почему же мы испытываем столь сильную привязанность и такое сильное ощущение потери?
Для того, чтобы ответить на данный вопрос следует, в первую очередь, осознать тот факт, что для установления прочного эмоционального контакта необязательно наличие родственных уз или, даже, принадлежности к одному виду — мы с легкостью привязываемся к самым разнообразным животным, а дружеские отношения часто значат для нас гораздо больше, чем самые близкие родственные связи.
И происходит это потому, что с такими людьми или животными мы создаем социальные системы, основанные на симпатии, схожести, единомыслии (сложно, конечно, применять такой термин, как “единомыслие” к отношениям с животным какого бы то ни было вида, но вот, схожесть и, тем более, симпатия, вполне обыденные факторы).
Такие системы позволяют обмениваться энергией, связанной с удовольствием и доверием — мы тратим на других членов системы время, внимание, усилия и ресурсы, взамен получая подобное, причем, не обязательно в тех же объемах и сроках. Эти системы являются примером почти идеального общества или, даже, организма, поскольку их составляющие связаны исключительно доверительными отношениями, позволяющими производить максимальный обмен энергией.
При снижении доверия, качество такого обмена снижается, вплоть до прекращения, что неминуемо приведет к распаду системы.
Возникновение социальных систем, один из наиболее важных и обыденных процессов в нашем мире — врожденные механизмы социального взаимодействия, вероятно, есть у всех животных и являются необходимым, хоть и не обязательным (некоторые животные и люди добровольно или вынужденно не используют такую возможность), условием выживания, как индивида, так и вида.
Такие системы строятся на альтруизме, поскольку мы жертвуем чем-то (порой, значительным) ради других членов, но и на эгоизме, поскольку мы всегда что-то получаем взамен. Более того, эгоизм в данном уравнении играет определяющую роль — не может быть стабильной и долгоживущей система, в которой один ее член постоянно получает гораздо меньше, чем отдает.
Пример этому, ухудшение состояния здоровья одного из членов системы, что приводит к объяснимому дисбалансу в обмене энергией — больной человек или животное требует гораздо больше, чем может дать взамен. Это может привести к ситуации, когда мы интуитивно избегаем ответственности по выполнению своих “обязательств” внутри системы, о чем в последствии можем сожалеть.
Иными словами, наиболее устойчивая и живучая та система, в которой происходит максимально взаимовыгодный обмен энергией и ресурсами между ее составляющими. Вероятно, такие отношения являются залогом успеха и в более крупных социальных образованиях или государствах (с поправкой на масштабы, безусловно).
Именно в такой конструкции кроется причина сильнейшей привязанности и потрясений, связанных с потерей (причем, не всегда это смерть — к примеру, расставание, добровольное или вынужденное, может приводить к аналогичным эмоциональным состояниям).
Наши партнеры (кем бы они ни были) воспринимаются нашим организмом, мозгом, сознанием (наверняка в данном процессе участвуют схемы, связанные с прогнозированием, так же, как и центр удовольствия), как стабильный источник энергии и ресурсов, наше поведение организуется с учетом этого, а иногда полностью строится на нем. В случае исключительно сильного контакта (как, например, связь матери и ребенка или долговременных успешных брачных отношений) такая система в буквальном смысле становится единым организмом. Мы испытываем долговременный комфорт и удовольствие, а отношения воспринимаются как должное. Поэтому, не удивительно, что внезапное исключение одного из элементов такого “организма” вызовет сильнейшее стрессовое состояние у оставшегося (или оставшихся): мы испытываем страдания, печаль, горе, прострацию — так наш организм реагирует на исчезновение привычного источника энергии.
Это описание может восприниматься как излишне сухое и даже циничное, однако такова жизнь — развитие разума приводит к тому, что мы романтизируем и идеализируем (можно сказать, очеловечиваем) многие тривиальные, присущие всему животному миру, процессы. Конечно, такое “очеловечивание” может делать (и, наверняка, делает) нас более чувствительными, но не делает нас уникальными в процессе переживания потерь.
Со временем эмоциональная насыщенность спадает — включаются внутренние механизмы адаптации и наш организм постепенно переключается на другие источники энергии. Этот период зависит от многих факторов, в числе которых, глубина интеграции системы, наша эмоциональность, физическое и ментальное здоровье, наличие других, существующих или потенциально доступных, источников энергии.
В целом, в этом процессе мы проходим (пусть и с разной вовлеченностью и продолжительностью) через стадии горя, описанные Элизабет Кюблер-Росс — “отрицание”, “гнев”, “торговля”, “депрессия”, “смирение”, которые и демонстрируют реакцию нашего организма на потерю источника энергии и дальнейшей адаптации (или нет) к новой реальности.
Если же интеграция системы была чрезвычайно высокой, а других источников энергии нет, жизнь оставшегося (оставшихся) “элемента” системы будет подвержена постоянному стрессу, к чему будет приводить непрекращающееся внутреннее “требование” энергии именно этого, уникального, источника, выражающееся в воспоминаниях, печали, сожалениях, и, неизбежно, исключительной концентрации на прошлом. При достаточной длительности такого состояния, которое, само по себе, может стать паттерном поведения, жизнь осиротевшего “элемента” системы будет угасать и определяться лишь физиологической и ментальной крепостью тела. Таких примеров предостаточно как среди людей, так и в животной среде.
И все же, сколь бы простым ни был механизм глубинной связи между нами и нашими близкими, от осознания этого факта и того, что тривиальные причины маскируются нашим сознанием самыми невообразимыми романтическими конструкциями, наши переживания не становятся легче.
Как это ни печально, жизнь устроена так, что потери близких, “элементов” наших самых тесных социальных систем, неизбежны — рождение и смерть являются фундаментальными основами эволюционного процесса.
И мы должны либо уходить за ними, либо продолжать жить, храня воспоминания о них, а, возможно, и жить в их честь, проявляя благодарность за время и энергию, отданную нам.
“Да пребудет с ними наша любовь! Вечно!”
Продолжение попыток построения понятной (и, смею надеяться, достаточно простой) модели мира вы можете найти здесь.
